А море шумит волной а море поет за кормой

Из истории песни “Море шумит”

Существует факты, говорящие в пользу того, что Б.Мокроусов является не только автором музыки но и автором слов песни “Море шумит”.

Из материалов Юрия Евгеньевича Бирюкова.

Много лет назад в мои руки попал рукописный клавир песни «Баюшки-баю», датированный декабрем 1944 года. Подарил мне его вместе с другими интереснейшими, а подчас и просто уникальными материалами по военной песне известный в прошлом хоровой дирижер Василий Петрович Кутузов. В предвоенные годы и во время Великой Отечественной войны он работал в Центральном Доме Советской Армии имени М. В. Фрунзе, редактировал выпускавшиеся там песенные сборники и листовки, составлял методические пособия по их разучиванию.

На клавире песни, там, где обычно пишется фамилия автора слов, стояло: «Вс. Вишневский». Крупными буквами выделено было взятое в кавычки название (как потом выяснилось, пьесы): «У стен Ленинграда». А дальше шли знакомые мне с военного детства строчки:

Я вам песню спою
Песню старенькую.
Нам ее пели у колыбели: «Баюшки-баю».Песню «Баюшки-баю» многие хорошо знают и помнят. Она, правда, с другим названием – «Море шумит», часто звучала в конце войны, и в первые послевоенные годы по радио, с концертной эстрады, была записана на грампластинку. Имя автора ее музыки — талантливого советского композитора Бориса Андреевича Мокроусова — хорошо известно. А вот слова, приведенные в подаренной рукописи, очень меня заинтересовали. Дело в том, что они значительно отличались от тех, которые публиковались в песенных сборниках и где авторами стихов назывались В. Балашов и В. Карпов. Вне всякого сомнения, передо мной был стихотворный первоисточник песни, причем именно тот вариант, который запомнился с времен войны и мне самому, и многим фронтовикам, цитировавшим его в своих письмах.

Итак, кто же автор этих стихов?

Версия о причастности к словам песни Всеволода Вишневского отпала, как только я познакомился с текстом пьесы и с дневниками писателя, опубликованными в собрании его сочинений.

Работа над пьесой «У стен Ленинграда» была начата в январе 1943 года и закончена весной 1944-го. Постановку ее осуществил театр Краснознаменного Балтийского флота. Ставил пьесу заслуженный артист РСФСР А. В. Пергамент.

6 апреля 1944 года в выборгском Доме флота состоялась сдача спектакля Военному совету КБФ, а 10 апреля — премьера в самом Ленинграде, городе-герое, защитникам которого пьеса и была посвящена (в основе ее материалы о действиях знаменитой морской пехоты Балтийского флота).

Летом 1944 года спектакль «У стен Ленинграда» был показан москвичам и имел большой успех.

«Правда» в рецензии на этот спектакль, помещенной 2 сентября 1944 года, положительно оценила работу театра, в том числе и музыку, написанную к спектаклю Б. Мокроусовым.

К тому времени, когда политическое управление Военно-Морского Флота СССР командировало Бориса Андреевича в Ленинград, им было создано несколько песен, получивших широкое распространение на фронте, в том числе «Песня защитников Москвы» на стихи Алексея Суркова и «Песня о Сталинграде» на стихи Василия Лебедева-Кумача. Прозвучала уже по радио и его знаменитая баллада «Заветный камень», по праву вошедшая в золотой фонд песен Великой Отечественной войны. Архива композитора, относящегося к этим годам, к сожалению, не сохранилось. Но в фондах Всесоюзного агентства по авторским правам удалось отыскать два документа, относящиеся ко времени работы Мокроусова над музыкой к пьесе. Первый из них — письмо, датированное 4 декабря 1943 года, в котором композитор сообщает: «За время пребывания в Ленинграде мной написана музыка к пьесе Вс. Вишневского «У стен Ленинграда» для Краснознаменного Балтийского флота. Пьеса заключает в себе 3 акта. Ко всем актам написана оригинальная музыка и песни…»

А некоторое время спустя композитор представляет перечень произведений, подлежащих учету в ВААПе, среди которых названы песни «Баюшки-баю» (колыбельная), «Моряцкая» и «Рогулька», и указано, что слова каждой из них сочинены самим Мокроусовым.

Как следует еще из одного документа, подписанного Б. Мокроусовым и датированного 12 апреля 1962 года — спустя почти два десятилетия после премьеры, — пьеса «У стен Ленинграда» была вновь поставлена в Ленинграде и опять-таки с музыкой Бориса Андреевича. На этот раз театром имени Ленсовета. Звучала ли в новой постановке колыбельная «Баюшки-баю», пока неизвестно.

За годы своего существования песня Бориса Мокроусова претерпевала значительные изменения. В 1945 году она была опуб­ликована с новым названием «Море шумит» и с указанием на то, что слова ее принадлежат В. Балашову, хотя последним был на­писан всего один куплет. Им заменили второй куплет, принадлежавший Мокроусову. Два же других, мокроусовских куплета в песне остались, но фамилия его даже как соавтора текста уже не упоминалась.

А еще через несколько лет в песне этой вместо третьего куплета, принадлежащего Мокроусову и начинавшегося как бы пророческими словами: «В небе моем звездочки нет, в песне моей вырван куплет…» — появился новый, сочиненный неким В. Карповым. С тех пор в качестве авторов текста стали фигурировать Балашов и Карпов. Лишь в 1980 году в трехтомном собрании песен Бориса Мокроусова, осуществленном издательством «Советский композитор», дан был первоначальный вариант текста и восстановлено авторство в нем композитора.

На судьбе песни переделки не могли не сказаться. Ее стали забывать. Постепенно она исчезла из репертуара певцов и ансамблей. А в народе ее продолжали петь и поют до сих пор в первозданном виде, в каком знали и любили в далекие военные годы.

Комментарий.

Дело в том, что эта песня, известная в исполнении Г.Абрамова, представляется очень интересным произведением, существующим на границе нескольких жанров. Одну такую песню я уже пытался рассматривать в качестве материала для конкурса – это «Шуточная колыбельная». Но там все проще – жанр заявлен в самом названии. А тут меня смутило то, что патриотическая, по форме, песня “Море шумит”, имеет столь своеобразный колыбельный текст. Причина необычности послевоенного варианта песни стала мне понятна, когда я прочитал текст Ю.Бирюкова. Ну конечно, песня изначально даже называлась иначе и имела в основе другую, более старую песню, являвшуюся частью другого произведения – в нашем случае спектакля. Находясь в контексте пьесы “У стен Ленинграда” она еще не была художественно-законченным произведением. Песня могла ставить вопросы, ответы на которые давались в следующих эпизодах спектакля, и тема “вырванного куплета” вероятнее всего как-то раскрывалась дальше по ходу действия. Однако, как я уже писал в обзоре итогов третьего читательского конкурса, жанр классической советской массовой песни предполагал ее сюжетную законченность, то есть песня задавала какую-то тему и раскрывала ее. И в данном случае третий куплет просто противоречил принятым законам жанра и поэтому его участь была заранее предрешена, в том числе и самим Б.Мокроусовым.

Дополняя информацию Ю.Е.Бирюкова необходимо сказать, что первая запись этой песни на грампластинку была сделана еще во время войны. Песня прозвучала в исполнении Г.Абрамова с первоначальными словами композитора. На этикетке было написано: музыка и слова Б.Мокроусова. Сама песня именовалась тогда “Колыбельная”, а аккомпанировал Г.Абрамову джаз-оркестр под управлением А.Цфасмана. В этой редакции пластиночной записи второй куплет отсутствует, вместо него имеется очень красивый инструментальный проигрыш.

После войны песня переиздавалась и в первоначальном варианте: существуют пластинка, выпущенная с той же матрицы №12128 заводом грампластинок москворецкого района. Такие пластинки, производившиеся местной промышленностью, отличались от заводских худшим качеством массы, а потому имели и худшее звучание. Их преимуществом было то, что местные фабрики старались размещать на этикетках грампластинок фотопортреты исполнителей, чем в свою очередь привлекали покупателей. На этой этикетке песня имеет уже новое название “Море шумит”, а из названия коллектива исчезло слово “джаз”, что более соответствовало духу времени. Это, кстати, не единственная пластинка, где Б.А.Мокроусов указан в качестве автора и музыки и слов. Есть еще “Рогулька”, вышедшая также во время войны, тоже в исполнении Г.Абрамова. Вторая запись песни “Море шумит”, уже с окончательным текстом Балашова и Карпова, была издана в 1952 году с матрице под номером 21390.

Итак, остается ответить на последний вопрос: каким же образом авторские права на текст песни “Море шумит” перешли от Мокроусова к Балашову и Карпову. Я вынужден разочаровать читателей – сенсации здесь не будет. Б.А.Мокроусов был очень щедрым человеком, и это касалось не только материальных вещей, но и как теперь принято говорить, “интеллектуальной собственности”. Второй куплет действительно был написан Балашовым (написан, на мой взгляд, не так уж и плохо, но ведь на талантливую музыку и стихи лучше удаются), Мокроусов сам участвовал в переоформлении авторских прав, возможно, хотел помочь своему приятелю стать познаменитее, но эпизод этот не смог помочь Балашову стать талантливее или известнее. Что же произошло с песней? Замены только второго куплета было явно недостаточно, пророческая фраза про вырванный куплет теперь явно была не к месту, да и упоминание о мирном крае в будущем времени тоже устарело. И третий куплет написал заново В. Карпов, о котором, в отличие от В.Балашова, неизвестно вообще ничего, кроме того, что он тоже дружил с Мокроусовым. Обо всём остальном можно только догадываться. Возможно товарища надо было поддержать материально, либо морально, и со стороны Мокроусова это была еще одна “благотворительная акция” по отношению к своему приятелю, может быть просто хотелось поделиться хоть каплей своей известности… Случай с песней “Море шумит” в этом смысле не был единичным. Исследователям известны и другие аналогичные случаи, о которых мы умолчим из этических соображений.

Во всей этой истории для меня остается только вопрос, который не дает мне покоя и ответа на который вероятно я уже не получу. Мог ли Мокроусов иметь прямое отношение к написанию двух появившихся впоследствии куплетов? У меня, например, есть ощущение, что и эти куплеты тоже принадлежат перу композитора! Почему не допустить, что они имелись в его первоначальных набросках, но не вошли в спектакль так как для нужд театра песня получалась слишком длинной?

Спектакль по пьесе «У стен Ленинграда» ставился не только в драматическом театре Балтийского Флота. Весной 1945 года премьеру постановки А.Я.Таирова увидели и зрители Камерного театра. Об этом рассказывается в статье П.Новицкого, опубликованной газетой «Советское искусство» 12 апреля 1945 года. Автор статьи подробно останавливается на описании важных моментов спектакля, из этого описания мы можем получить представление о сюжете самой пьесы.1 акт
Ночь. На фоне кровавых отсветов неба, изборожденного лучами прожекторов и огнями пожаров, монументальная масса памятника Петру. Вздыбленный конь и простертая рука Медного всадника. Чугунная решетка набережной Невы. Вдали адмиралтейская игла. Соединение условное, но вполне закономерное. Образ Ленинграда встает в ночи во всем своем величии. Прекрасная массовая сцена непрерывно прибывающих отрядов. Моряки Балтийского флота сошли с кораблей, что бы помочь армии, обороняющей Ленинград. Образ массы, коллектива, флота господствует. Но найден принцип сочетания личной судьбы с развитием массового героического действия.

Великолепная по своему ритму и строю сцена завершается еще более патетической сценой выступления отрядов на передовую линию фронта. Спокойно, просто и величественно уходит отряд за отрядом с веселой песней в ночь. А жена командира жадно впивается глазами в каждого бойца, разыскивая своих сыновей, которые тоже уходят на фронт с отцом. Это очень сильная, символически обобщенная сцена

2 акт.
Начинается он с массовой сцены. На разбитой мраморной лестнице среди величественных руин какого-то дворца бушует морская бригада, желая расправится с только что взятыми пленными. Сцена допроса великолепно удалась режиссеру. Каждый вопрос командира и каждый ответ пленного вызывает яркую, выразительную реакцию на лице и в движении каждого бойца. Массовые сцены, как правило, чередуются с парными. Идет пикировка между старым матросом Лошкаревым и комсомольцем Бушковым, беседа командира бригады капитана Сибирцева с комиссаром Никоновым, устанавливающая факт окружения и двойного охвата, сцена дружбы краснофлотца Михайлова, добровольца с Кировского завода, с девушкой-бойцом. Потом снова массовая сцена. Вызываются добровольцы. Остаться в живых мало шансов. «Кто готов – тот вперед!» Весь отряд, как один, двигается вперед. Следующий эпизод, рассказывающий о малодушии старшего сына Сибирцева, дрогнувшего перед немецким танком, раскрыт натянуто и фальшиво. Режиссер здесь проглядел тривиальность надуманной психологической сцены.

Еще массовая сцена с немецким вымпелом-ультиматумом и с ответом командира немцам. Командир третьего ранга написал что-то такое соленое и злое, что вся бригада корчится от веселого смеха. Сцена смеха поставлена виртуозно. Гомерический хохот переходит вместе с бумагой из группы в группу. Возбуждение охватывает весь отряд и выливается в буйную краснофлотскую пляску под гармонику.

И наконец, 3 акт, самый патетический. Добровольцы держат рубеж. Большинство ранено. Гранат и патронов нет. Но живут русское веселое и неукротимое сердце, русская могучая вера в жизнь, русская стойкость характера и русская способность к шутке и юмору в самые трагические и, казалось бы, безвыходные моменты жизни. Тяжело раненные, готовые к смерти люди мечтают о том, как они будут плавать после победы по всем портам мира, какая замечательная будет жизнь на земле. Так возникает из битвы мотив победы, возникает логически закономерно и органично.

Следует самая сильная сцена спектакля, которая одна может быть оправданием всей постановки. На рубеж идут танки. Четверо лучших выходят навстречу четырем танкам врага. Матросы срывают с себя бушлаты и в одних тельняшках с гранатами в руках поднимаются в последний бой. Высшее напряжение спектакля. Гул танков. Четыре взрыва. Трое погибают. Возвращается один Лошкарев.

Остается последняя группа израненных, смертельно уставших бойцов. К ним подползают немецкие автоматчики. Сгрудившись в углу, шесть краснофлотцев решают дорого продать свою жизнь. «Прощая, Балтика и Ленинград, прощай! Россия-мать, прощай!» Запевают «Вы жертвою пали»… И вдруг матросский свист, далекое «ура». Возвращается ушедший отряд.

Разыгрывается яростная схватка с немцами. Таиров с блеском поставил рукопашную схватку и создал потрясающий образ победоносного сражения. Эпический стиль спектакля получил свое завершение. Отряд, подсчитав свои потери и помянув погибших, уходит с песнью защищать новый рубеж.