Песня оленям корм давал якуток целовал
Нас
по
вертолетам
рассовали
Нас
по
вертолетам
рассовали,
Сунули
авансы в зубы
нам,
Доброго
пути не
пожелали,
И отправили
ко всем
чертям.
В
края далекие,
В
гольцы
высокие,
По
тропам тем,
где гибнут
рысаки,
Без
вин, без
курева,
Житья
культурного
Куда
завел,
начальник,
отпусти.
Не ищите нас
в далеких
странах,
В жарких
странах не
ищите нас.
Мы
живем под тем
меридианом.
Где Макар
телят своих
не пас.
И
тайга не
кажется нам
сказкой,
Нам,
дружище,
нечего
терять.
Жизнь
суровой
ниткою
прошита,
А поверх
сургучная
печать.
А,
когда мы
выпили всю
водку,
Начался
голодный рацион.
И тогда
вливать мы
стали в
глотку,
Керосин,
бензин,
одеколон.
В
тайгу
заброшены,
Судьбой
суровою.
Мы
далекие от
бани и
пивной,
Давно
не мытые,
Давно
не бритые,
Сидим
в палатке
грязной и
сырой
Якутия
Я
ехал в Якутию
через Невер,
Ходил я по
горам на
Крайний
Север,
Где горы
высоки, где
шахты-рудники,
Где людям
платит длинные
рубли.
Я
пил коньяк
под северным
сияньем,
Валялся
в нартах
пьяным без
сознанья.
Оленям корм
давал, якуток
целовал,
За что не
раз избитым засыпал.
С
утра и до
заката танцы
в парке,
Танцуют
якуты и
салехарки,
Все
вместе в круг
встают,
ногами дружно
бьют,
И
что-то диким
голосом поют.
Поют
они про дикие
морозы,
Про то, как
воду возят
водовозы,
С реки ее
берут и людям
продают,
А в
водокачках
воду не дают.
Поют
они про
страшный
зимний холод,
И
внемлет им
как сон
уснувший
город,
Пора уж
спать давно,
закрылося
кино,
Якутский
говор слышен
все равно.
Как
жалко
расставаться
с Якутией,
Менять
ее просторы
на другие,
Где
в каждом доме
есть иль
теща, или
тесть,
Якутка,
салехарка
или смесь.
Но
сердце
подсказало
мне уехать,
И на душе теперь
одна утеха,
Не то меня
поймут и голову
снесут,
И
прах с лица
земли совсем
сотрут.
Пройдет
немного
времени,
родится
У
салехарки
сын или
девица.
Мать
будет
вспоминать,
ребенок –
проклинать
Папашу
подлеца с
материка.
Живут
же люди в
городах
Л.
Зонов
Живут
же люди в
городах,
И
только мы,
увы и ax,
В глуши
неокультуренной
живем.
В
тайгу
зарылись как
кроты,
И у костра
до темноты,
Все
песни
самодельные
поем.
А где-то
ночи
напролет,
Гуляют пары
взад – вперед,
А
девушки
румяны и
стройны.
Но это все
увы и ах –
В далеких
сумрачных
краях,
И нам до них
почти как до
Луны.
Девчат
красивых в
мире тьма,
Не хочешь,
да сойдешь с
ума,
Но путь к
ним и опасен
и далек.
Ведь
в наших серых
паспортах,
Уже давно,
увы и ах –
Красуется о
браке
штемпелек.
Не
надо пышных
громких
фраз,
Что сплошь
романтика, у
нас,
Романтики в
пример вам
приведу:
Мы – без уюта,
без жены,
Живем в
Сибири хоть
бы хны-
12
с лишним
месяцев в году.
А время
птицею
летит,
Как
вспомнишь,
так душа –
болит,
И хочется на
звезды волком
выть,
Довольно
песен у
костра,
Пора
завязывать,
пора,
Хоть пару
лет на книжку
положить.
Ванинский порт
Я помню тот Ванинский порт,
И вид пароходов
угрюмый.
Как шли мы по трапу на
борт,
В холодные мрачные
трюмы.
От качки стонали ЗК,
Обнявшись, как родные
братья.
И только порой с языка,
Срывались глухие
проклятья.
Пятьсот километров
тайга.
Где водятся дикие
звери.
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь,
олени.
Будь проклята ты,
Колыма,
Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с
ума,
Отсюда возврата уж нету.
Я знаю, меня ты не
ждешь,
И писем моих не
читаешь.
Встречать ты меня не
придешь,
А если придешь – не
узнаешь.
Сгорели мы по
недоразумению,
Он за растрату сел, а я за Ксению.
У нас любовь была, но мы
рассталися,
Она кричала все, сопротивлялася.
На нас двоих нагрянула
чека,
И вот мы оба с ним
зека.
Зека Васильев и Петров
зека.
А в лагерях не жизнь, а
темень-тьмущая,
Кругом майданщики, кругом
домушники.
Кругом ужасное к нам
отношение,
И очень странные
поползновения.
Ну, а начальству
наплевать, на что и как,
Мы для начальства те же
самые зека,
Зека Васильев и Петров
зека.
И вот решили мы, бежать
нам хочется,
Не то все это очень плохо
кончится.
Нас каждый день мордуют уголовники,
И главный врач зовет к
себе в любовники.
В побег решили мы, ну, а
пока
Мы оставались все теми же
зека,
Зека Васильев и Петров
зека.
Четыре года мы побег
готовили,
Харчей три тонны мы наэкономили.
И нам в дорогу даже дал
половничек,
Один ужасно милый уголовничек.
И вот ушли мы с ним, в
руке рука,
Рукоплескали нашей
дерзости зека.
Зека Петрову и Васильеву
зека.
И вот по тундре мы, как сиротиночки,
Не по дорожке, а по тропиночке.
Куда мы шли – в Москву
или в Монголию,
Он знать не знал куда, а
я тем более.
Я доказал ему, что запад
– где закат,
Но было поздно, нас зацапала чека,
Зека Петрова, Васильева зека.
Потом приказ про нашего
полковника,
Что он поймал двух очень
крупных уголовников,
Ему за нас и деньги, и
два ордена.
А он от радости все бил
по морде нам.
Нам после этого добавили
срока,
И вот теперь мы те же
самые зека,
Зека Васильев и Петров
зека.
Источник
Литературный журнал “Ритмы вселенной”
Владимир Маяковский фигура в русской литературе неоднозначная. Его либо любят, либо ненавидят. Основой ненависти обычно служит поздняя лирика поэта, где он воспевал советскую власть и пропагандировал социализм. Но со стороны обывателя, не жившего в ту эпоху и потока времени, который бесследно унёс многие свидетельства того времени, рассуждать легко.
Маяковский мог бы не принять советскую власть и эмигрировать, как это сделали многие его коллеги, но он остался в России до конца. Конец поэта печальный, но он оставался верен своим принципам, хотя в последние годы даже у него проскальзывают нотки недовольства положением вещей.
То, что начнет твориться в советской России после 30-х годов, поэт уже не увидит.
Стихотворение «Хорошее отношение к лошадям» было написано в 1918 году. Это время, когда ещё молодой Маяковский с восторгом принимает происходящие в стране перемены и без капли сожаления прощается со своей богемной жизнью, которую вёл ещё несколько лет назад.
Кобыла по имени “Барокко”. Фото 1910 года.
Большой поэт отличается от малого не умением хорошо рифмовать или мастерски находить метафоры, и уж точно не количеством публикаций в газетах и журналах. Большой поэт всегда берётся за сложные темы, которые раскрывает в своей поэзии – это даётся далеко не каждому, кто умеет писать стихи. Большой поэт видит не просто голод, разруху, когда люди видят голод и разруху. Он видит не роскошь и сытую жизнь, когда люди видят роскошь и сытую жизнь – подмечает те детали, мимо которых простой обыватель пройдёт мимо и не заметит ничего.
А Маяковский всю жизнь презирал мещанство и угодничество и очень хорошо подмечал тонкости своего времени.
О самой поэзии он выскажется так:
Поэзия — вся! — езда в незнаемое.
Поэзия — та же добыча радия.
В грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради
тысячи тонн словесной руды.
В стихотворении (оно будет ниже) поэт напрямую обращается к животному. Но это обращение служит неким метафорическим мостом, который должен только усилить накал, происходящий в стихе и показать обычному обывателю всю нелепость и жестокость ситуации. Случаи жестокого обращения с лошадьми были часты в это время. Животных мучали до последнего, пока те действительно не падали замертво прямо на дорогах и площадях. И никто этого не пресекал. Это считалось нормой.
Животное же не человек…
Извозчики времён Маяковского.
Предлагаем вашему вниманию стихотворение «Хорошее отношение к лошадям», за которое по праву можно дать премию мира. Кстати, нобелевку в 2020 году получила американская поэтесса Луиза Глик. Аведь многие тексты Маяковского не хуже, и они то как раз о борьбе – борьбе за свободу и за равное существование на нашей планете.
Маяковский вдохновил множество хороших людей – именно поэтому его помнят и любят до сих пор.
Будь ты хоть человек, а хоть лошадка, которая отдаёт всю себя ради общей цели. Пусть поэт и обращается к лошади, но главную свою мысль он хочет довести до людей, которые стали слишком чёрствыми и жестокими.
Миру мир!
Хорошее отношение к лошадям
Били копыта,
Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.-
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала!
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные…
Улица опрокинулась,
течет по-своему…
Подошел и вижу —
За каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти…
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть,
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
И стоило жить, и работать стоило!
Лайк и подписка – лучшая награда для канала.
Источник