Вот так бы и мне в налетающей тьме усы раздувать развалясь на корме

По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
«Доброе дело! Хорошее дело!»
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы…

Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Двенадцатый час —
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз —
Шестеро глаз
Да моторный баркас…
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
«Доброе дело!
Хорошее дело!»
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.

Ай, звездная полночь!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман…
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам…
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме…

Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:

«Ай, Черное море,
Хорошее море..!»

Анализ стихотворения «Контрабандисты» Багрицкого

Стихи «Контрабандисты» Эдуарда Георгиевича Багрицкого были положены на музыку Виктором Семеновичем Берковским и стали известной авторской песней.

Стихотворение создано в 1927 году. Автору его исполнилось 32 года, не так давно он вместе с женой и сыном перебрался из Одессы в Москву. Его дебютная книга стихов еще только готовится выйти в свет. В жанровом отношении – остросюжетная морская история, почти песня. Рифмовка смешанная, есть и внутренняя рифма («мне – налетающей тьме»). Герой – в роли пограничника. События происходят в период НЭПа, когда частное предпринимательство вновь вошло в силу. Черноморское направление – одно из самых успешных для ввоза контрабанды в то время. Как горячие пирожки, расходились по рукам сумки, трикотаж, перчатки, кожаные вещи. Собственно, и в стихах перечислен тот же незатейливый товар: «коньяк, чулки и презервативы» (цена пачки последних могла равняться среднемесячной зарплате рабочего). Сам уроженец портового города, Э. Багрицкий мастерски описывает опасное, почти пиратское, ремесло. Три удалых грека под покровом ночи, с риском для жизни, несутся под парусом к берегу. Три пограничника тоже не спят. «Басурманское море» (имеется в виду близость Турции). «Виттовой пляской» (то есть, живо, напористо, как движения нервнобольного). Охота началась, как и схватка железных воль. Поэт, с детства страдавший астмой, сам не прочь оказаться на баркасе пограничников. Беспечным одесситом (со знаменитым «черноморским жаргоном») или охотником с наганом в руке, жадно ловящим трепет воровского паруса в воздухе. В заключительной строфе – сам отчаянный бой. Бешеный угар, исковерканные рты, беспорядочная пальба людей, которым нечего терять. Борьба ни на жизнь, а на смерть – каждый за свои идеалы, за свой мир. Но загнанный зверь здесь – нарушители советских декретов, враги «бездомной молодости». Страшная метафора: звездами сыпалась кровь человечья. Море, тьма и крики идейных врагов. Строй стихотворения подчеркнут ритмом, залихватскими рефренами «ай, Черное море!», «Доброе дело!», «Вор на воре!» Правдоподобия происшествию придают имена героев: Янаки, Ставраки, папа Сатырос. Образ ветра как разбойника. Сравнение: барашком. Повторы, анафора, град зычных восклицаний, инверсия (двинул бензин), прозаизмы, морские термины (бугшприт), лексика сочная, разговорная. Перечисления, умолчания, апострофа (обращение к молодости), идиома (кидайся в края). Эпитеты: оголтелый народ, страшном просторе, звонкое днище. Междометия. Яркое описание вечного ночного моря.

Произведение «Контрабандисты» Э. Багрицкого – столкновение морской, воровской и революционной романтики.

КРЕОЛКА Когда наскучат ей лукавые новеллы И надоест лежать в плетеных гамаках, Она приходит в порт смотреть, как каравеллы Плывут из смутных стран на зыбких парусах.

Шуршит широкий плащ из золотистой ткани; Едва хрустит песок под красным каблучком, И маленький индус в лазоревом тюрбане Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.

Она одна идет к заброшенному молу, Где плещут паруса алжирских бригантин, Когда в закатный час танцуют фарандолу, И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.

От палуб кораблей так смутно тянет дегтем, Так тихо шелестят расшитые шелка. Но ей смешней всего слегка коснуться локтем Закинувшего сеть мулата-рыбака…

А дома ждут ее хрустальные беседки, Амур из мрамора, глядящийся в фонтан, И красный попугай, висящий в медной клетке, И стая маленьких безхвостых обезьян.

И звонко дребезжат зеленые цикады В прозрачных венчиках фарфоровых цветов, И никнут дальних гор жемчужные громады В беретах голубых пушистых облаков,

Когда ж проснется ночь над мраморным балконом И крикнет козодой, крылами трепеща, Она одна идет к заброшенным колоннам, Окутанным дождем зеленого плюща…

В аллее голубой, где в серебре тумана Прозрачен чайных роз тягучий аромат, Склонившись, ждет ее у синего фонтана С виолой под плащом смеющийся мулат.

Он будет целовать пугливую креолку, Когда поют цветы и плачет тишина… А в облаках, скользя по голубому шелку Краями острыми едва шуршит луна. Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, “Художественная литература”, 1988.

КОНТРАБАНДИСТЫ По рыбам, по звездам Проносит шаланду: Три грека в Одессу Везут контрабанду. На правом борту, Что над пропастью вырос: Ян 1000 аки, Ставраки, Папа Сатырос. А ветер как гикнет, Как мимо просвищет, Как двинет барашком Под звонкое днище, Чтоб гвозди звенели, Чтоб мачта гудела: “Доброе дело! Хорошее дело!” Чтоб звезды обрызгали Груду наживы: Коньяк, чулки И презервативы…

Ай, греческий парус! Ай, Черное море! Ай, Черное море!.. Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Двенадцатый час Осторожное время. Три пограничника, Ветер и темень. Три пограничника, Шестеро глаз Шестеро глаз Да моторный баркас… Три пограничника! Вор на дозоре! Бросьте баркас В басурманское море, Чтобы вода Под кормой загудела: “Доброе дело! Хорошее дело!” Чтобы по трубам, В ребра и винт, Виттовой пляской Двинул бензин.

Ай, звездная полночь! Ай, Черное море! Ай, Черное море!.. Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Вот так бы и мне В налетающей тьме Усы раздувать, Развалясь на корме, Да видеть звезду Над бугшпритом склоненным, Да голос ломать Черноморским жаргоном, Да слушать сквозь ветер, Холодный и горький, Мотора дозорного Скороговорки! Иль правильней, может, Сжимая наган, За вором следить, Уходящим в туман… Да ветер почуять, Скользящий по жилам, Вослед парусам, Что летят по светилам… И вдруг неожиданно Встретить во тьме Усатого грека На черной корме…

Так бей же по жилам, Кидайся в края, Бездомная молодость, Ярость моя! Чтоб звездами сыпалась Кровь человечья, Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу, Чтоб волн запевал Оголтелый народ, Чтоб злобная песня Коверкала рот,И петь, задыхаясь, На страшном просторе:

“Ай, Черное море, Хорошее море..!” 1927 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, “Полифакт”, 1995.

ВСТРЕЧА Меня еда арканом окружила, Она встает эпической угрозой, И круг ее неразрушим и страшен, Испарина подернула ее… И в этот день в Одессе на базаре Я заблудился в грудах помидоров, Я средь арбузов не нашел дороги, Черешни завели меня в тупик, Меня стена творожная обстала, Стекая сывороткой на булыжник, И ноздреватые обрывы сыра Грозят меня обвалом раздавить. Еще – на градус выше – и ударит Из бочек масло раскаленной жижей И, набухая желтыми прыщами, Обдаст каменья – и зальет меня. И синемордая тупая брюква, И крысья, узкорылая морковь, Капуста в буклях, репа, над которой Султаном подымается ботва, Вокруг меня, кругом, неумолимо Навалены в корзины и телеги, Раскиданы по грязи и мешкам. И как вожди съедобных батальонов, Как памятники пьянству и обжорству, Обмазанные сукровицей солнца, Поставлены хозяева еды. И я один среди враждебной стаи Людей, забронированных едою, Потеющих под солнцем Хаджи-бея Чистейшим жиром, жарким, как смола. И я мечусь средь животов огромных, Среди грудей, округлых, как бочонки, Среди зрачков, в которых отразились Капуста, брюква, репа и морковь. Я одинок. Одесское, густое, Большое солнце надо мною встало, Вгоняя в землю, в травы и телеги Колючие отвесные лучи. И я свищу в отчаянье, и песня В три россыпи и в два удара вьется Бездомным жаворонком над толпой. И вдруг петух, неистовый и звонкий, Мне отвечает из-за груды пищи, Петух – неисправимый горлопан, Орущий в дни восстаний и сражений. Оглядываюсь – это он, конечно, Мой старый друг, мой Ламме, мой товарищ, Он здесь, он выведет меня отсюда К моим давно потерянным друзьям!

Он толще всех, он больше всех потеет; Промокла полосатая рубаха, И брюхо, выпирающее грозно, Колышется над пыльной мостовой. Его лицо багровое, как солнце, Расцвечено румянами духовки, И молодость древнейшая играет На неумело выбритых щеках. Мой старый друг, мой неуклюжий Ламме, Ты так же толст и так же беззаботен, И тот же подбородок четверной Твое лицо, как прежде, украшает. Мы переходим рыночную площадь, Мы огибаем рыбные ряды, Мы к погребу идем, где на дверях Отбита надпись кистью и линейкой: “Пивная госзаводов Пищетрест”. Так мы сидим над мраморным квадратом, Над пивом и над раками – и каждый Пунцовый рак, как рыцарь в красных латах, Как Дон-Кихот, бессилен и усат. Я говорю, 1000 я жалуюсь. А Ламме Качает головой, выламывает Клешни у рака, чмокает губами, Прихлебывает пиво и глядит В окно, где проплывает по стеклу Одесское просоленное солнце, И ветер с моря подымает мусор И столбики кружит по мостовой. Все выпито, все съедено. На блюде Лежит опустошенная броня И кардинальская тиара рака. И Ламме говорит: “Давно пора С тобой потолковать! Ты ослабел, И желчь твоя разлилась от безделья, И взгляд твой мрачен, и язык остер. Ты ищешь нас,- а мы везде и всюду, Нас множество, мы бродим по лесам, Мы направляем лошадь селянина, Мы раздуваем в кузницах горнило, Мы с школярами заодно зубрим. Нас много, мы раскиданы повсюду, И если не певцу, кому ж еще Рассказывать о радости минувшей И к радости грядущей призывать? Пока плывет над этой мостовой Тяжелое просоленное солнце, Пока вода прохладна по утрам, И кровь свежа, и птицы не умолкли,Тиль Уленшпигель бродит по земле”.